Судьба советских военнопленных — одна из самых мрачных и жестоких сторон Второй мировой войны. Впервые в истории агрессор заранее готовил своих солдат к войне на уничтожение, развивал у них инстинкт ненависти, безжалостной решимости и готовности к убийству. Первыми, кому пришлось испытать плоды подобной «подготовки» оказались плененные солдаты и офицеры Красной армии.
Начиная с планирования операции «Барбаросса», немецкое командование на совещаниях самого разного уровня постоянно подчеркивало, что война с Советским Союзом будет конфликтом особого рода, где немецким солдатам будут противостоять фанатичные расовые и политические враги, воодушевленные «жидо-большевистской» идеологией. Поэтому принципиально важной задачей армии становилось тотальное искоренение враждебного мировоззрения. Ради этой цели германское командование было готово отказаться от принятых международно-правовых норм ведения войны1. Все армейские и полицейские приказы требовали беспощадности и применения оружия при малейшем подозрении на сопротивление. А так как плененным красноармейцам заранее приписывалось злонамеренное поведение, создавалась благоприятная почва для повсеместного произвола. В результате, расстрел превратился в один из принципов отношения к противнику, и жизнь пленного, особенно в первые месяцы войны, часто зависела от прихоти или даже настроения немецкого солдата.
Гибель более двух миллионов советских пленных в 1941—1942 годах была также обусловлена немецким экономическим планированием и концепцией блицкрига. По мысли штабистов, армия должна была полностью перейти на местное снабжение. Соответственно все продовольственные запасы немедленно изымались в пользу вермахта, а гражданское население и пленные обрекались на голодное существование. Впрочем, забота о последних противоречила идее быстрой победы, которой, как известно, необходимо было добиться в течение 8—10 летних недель 1941 года. Оккупированные территории планировалось заселить немецкими колонистами. Поэтому большое количество пленных и «избыток» гражданского населения воспринимались как недостаток, который на деле «устранялся» террором и условиями искусственного голода.
Как же складывалась судьба советских военнопленных? Что они чувствовали, о чем думали и как себя вели? В советских и немецких архивах сохранились сотни тысяч разнообразных свидетельств. Разумеется, судьба и мироощущение каждого отдельного человека неповторимы, но когда мы имеем дело с большим количеством людей, пишущих и говорящих об одном и том же, то есть возможность выделить какие-то общие, наиболее типичные черты.
Почти все пленные отмечали, что первый год войны был самым страшным, шанс выжить получили лишь немногие. Попавшего в плен могли убить в первые минуты, часы или дни плена. Немцы активно разыскивали и уничтожали комиссаров, евреев, цыган и даже лиц с «азиатской внешностью». Методы поиска использовались различные. Комиссаров определяли по красной звезде на рукаве. Однако подобные звезды носили не только политические работники, но и армейские музыканты, артисты, журналисты и библиотекари. Иногда комиссаров пытались вычислить по прическе, так как считалось, что солдат подстрижен всегда короче, чем офицер. Если евреев и цыган не удавалось определить по визуальным признакам, то активно поощрялось доносительство. Несмотря на призывы нацистской пропаганды сдаваться в плен, известны случаи массовых расстрелов и дезертиров из Красной армии. Гибель была уготована и многим раненым. Лишь высшие советские офицеры могли рассчитывать на квалифицированную медицинскую помощь.
Захваченные или сдавшиеся в плен солдаты направлялись в специальные сборные пункты, которые устраивались в оврагах или просто в поле под открытым небом. Там, как правило, солдат не кормили, и даже воду давали не всегда. Из сборных пунктов пленные в пешем порядке направлялись в транзитные лагеря, а оттуда в постоянные. Офицеры содержались в офицерских лагерях. Этапирование из лагеря в лагерь для большинства оголодавших пленных было очень тяжелым испытанием, так как всех, кто отставал от колонны, немецкая охрана пристреливала. Практика убивать ослабленных и отстающих применялась повсеместно вплоть до окончания войны. Не менее тяжелым было транспортирование по железной дороге, когда людей в больших количествах загоняли в товарные вагоны и в течение нескольких суток перевозили без пищи и воды. Если же транспортировка происходила зимой, пленные замерзали заживо, а в некоторых случаях, целыми вагонами.
Особо необходимо отметить, что немецкое начальство запрещало местным жителям помогать военнопленным. Многие узники лагерей вспоминают, как охранники пресекали попытки населения поделиться продовольствием с пленными. Вид обезумевших от голода людей вызывал у некоторых немцев смех. Они любили фотографировать пленных, пьющих из лужи, роющихся в помойках или дерущихся за одну-две картофелины. На послевоенных судебных процессах некоторые коменданты лагерей пытались оправдаться, заявляя, что они столкнулись с большими организационными трудностями и не могли обеспечить нормальное снабжение. Однако лето 1941 года было теплым и урожайным. При желании немцы могли использовать пленных для сбора урожая, включая злаковые культуры, свеклу, картофель или фрукты. Уже в октябре 1941 года, когда смертность среди советских пленных достигала почти 3 процентов в день, нормы питания для них урезали еще больше. Хотя на бумаге рацион пленного должен был составлять от 2000 до 2200 калорий, на деле он был в несколько раз меньше и колебался в зависимости от лагеря от 300 до 500 калорий. В немецких документах упоминаются нормы в «100 г проса без хлеба», «до 20 г проса и 100 г хлеба без мяса», «до 20 г проса и 200 г хлеба». Под «хлебом» понимался не традиционный продукт, а специально изобретенный «продукт» из ржаных отрубей, свекольного жмыха, древесных опилок и «муки», изготовленной из соломы или листьев. Во многих лагерях имели место также случаи массового каннибализма. Подобное не в коей мере нельзя объяснить организационными неурядицами внутри германского командования. Это результат сознательной расовой политики. К примеру, на территории самой Германии продовольственное положение было несравненно лучше, чем на оккупированных Восточных территориях. Несмотря на это, к апрелю 1942 года из находившихся на территории Германии советских военнопленных от голода и болезней умерло 47 процентов (более 200 тысяч человек).
Как вспоминают бывшие пленные, чувство голода было подавляющим. Мысли о еде не покидали людей ни на минуту. Многие находились в состоянии депрессии, апатии, психологического шока и безразличия к жизни. Можно ли было в таких условиях сохранить человеческий облик и выжить? Пленные говорят, что да, но способов было не много. До середины весны 1942 года немцы могли освободить из лагеря, однако эта мера применялась главным образом в отношении украинцев. Ввиду того, что Украине в планах нацистов предписывалась особая экономическая роль, то предполагалось, что освобожденные из плена украинцы вернутся в свои дома и будут работать на благо Великой Германии. По статистике вермахта, с 22 июня 1941 года по 31 января 1942-го было освобождено 280 108 человек, из них — 270 095 украинцы3. Из-за нехватки трудовых ресурсов практика отпуска из плена была прекращена в апреле 1942 года. Другой возможный шанс спасения — побег — выпадал не каждому и был связан с большим риском для жизни. Немецкая статистика побегов крайне противоречива. По-видимому, эта цифра колеблется в районе от 100 до 200 тысяч человек. Несколько лучшие шансы на выживание получали постоянно работающие пленные, так как им полагалось более калорийное питание. На деле, однако, это превращалось в большую лотерею. В отдельных рабочих лагерях, особенно при немецких армиях, сталелитейной или в горнорудной промышленности, условия эксплуатации и содержания были не менее жестокими, чем в транзитных лагерях, и смертность оставалась высокой на протяжении всей войны. Легче складывалась жизнь у пленных, занятых в сельском хозяйстве или небольшими группами работавших на малых предприятиях, где немецкий хозяин по своей воле мог их подкармливать. В конце войны некоторые пленные могли быть переведены на положение «восточных рабочих», что также улучшало их питание. Советских военнопленных-женщин Гиммлер своим указом от 5 августа 1943 года приказал направлять на работу в Германию и переводить в гражданскую категорию «восточных рабочих». В среднем на территории Германии в различных отраслях промышленности, а также в армейских рабочих лагерях работало в 1943—1945 годах около одного миллиона советских пленных.
И все же самой распространенной возможностью вырваться из плена и выжить было рекрутирование в германскую армию или полицию. Этот выбор для многих был непростым. Он требовал моральных и волевых усилий, так как многое менял в жизни бывшего военнопленного. Война на Восточном фронте отличалась крайней жестокостью и кровопролитием. Так много людей погибло, что решение пленного присягнуть Гитлеру и надеть немецкую форму не могло не сказаться на его дальнейшей судьбе. Высшее руководство рейха понимало эти обстоятельства и стремилось придать сотрудничеству советских пленных форму «добровольной борьбы за свободу». Особенно важно это было в свете существовавших договоренностей по военнопленным (Гаагская и Женевская конвенции), которые запрещали использование пленных в войне против их собственной страны. Записав всех бывших пленных в «добровольцы», немецкое командование и нацистская пропаганда делали вид, что они как бы ни причем, что они всего лишь «помогают» гражданам СССР присоединиться к «справедливой и освободительной войне против большевизма».
Разумеется, среди тех, кто присоединился к нацистам, были и добровольцы, особенно украинские, латышские, литовские, русские и прочие националисты. Однако их количество не идет ни в какое сравнение с общим количеством военнопленных. Когда же заходит речь о «добровольном желании» пленных, то принципиально важно, в каких условиях это было сделано. Мы не знаем, сколько бы пленных вступило в полицию или армию, если бы немцы их просто нормально кормили, не говоря уже о санитарном или медицинском обслуживании. Судя же по многочисленным воспоминаниям, главной побудительной причиной для большой части пленных становился именно голод и боязнь наказания. Некоторые пленные, особенно в первый год войны, думали, что Красная армия не выдержит тяжелых поражений, немцы победят, и все равно надо будет как-то устраиваться. Необходимо также учитывать, что у части пленных немцы никакого желания и не спрашивали. Их отбирали как физически крепких и здоровых и направляли в виде вспомогательной силы в соответствующие формирования вермахта и СС. Подобная приказная практика применялась повсеместно на последнем этапе войны. Насильственно рекрутированных немцы тоже называли «добровольцами».
Несмотря на пропагандистскую риторику, немецкое командование никогда не рассматривало «восточные формирования» в качестве надежной военной силы. Большая часть пленных (около 70% или 650—750 тысяч) направлялась в действующую армию именно как дешевая, полурабская сила. По немецкой терминологии они, разумеется, назывались «добровольными помощниками» — Hilfswillige. В 1941—1942 годах статус «помощников» отличался от военнопленных лишь более высоким рационом питания. Они не имели оружия, их охраняли как пленных. Известны случаи издевательств со стороны немецких солдат, включая расстрелы за неудачи на фронте и за дезертирство сослуживцев. Лишь в середине войны положение «помощников» стало меняться. Им выдавали военную форму, улучшили довольствие. Вместе с тем, начиная с 1943 года все Hilfswillige должны были приносить присягу немецкому фюреру А. Гитлеру. В конце войны некоторые «помощники» задерживались передовыми частями Красной армии даже с оружием в руках.
Другая категория (около 200 тысяч) пленных направлялась в вооруженные формирования немецкой полиции, СС и армии. Они использовались главным образом для охраны военнопленных и концентрационных лагерей, в карательных целях, в борьбе против партизан и в антиеврейских мероприятиях. Эти пленные подверглись наибольшему воздействию нацистской пропаганды. От них требовали полной лояльности и согласия с политикой нацистов. Однако уровень дезертирства в этих частях колебался от 10 до 20 процентов. В конце войны некоторые из них, организованные в «восточные батальоны», воевали против союзников на западном фронте. Многие попали в плен к англичанам или американцам и, по вполне понятным причинам, не захотели возвращаться домой. Именно эти бывшие советские пленные, получив возможность жить на Западе и открыто выражать свое мнение, оставили обширные мемуары, основная цель которых — оправдать свою службу в рядах германской армии. Психологически этих людей легко понять. Нацистская Германия совершила так много преступлений и убила так много людей, что надо как-то объяснить своим внукам, почему их дедушка надел немецкую форму. Главный оправдательный тезис этой литературы — что эти люди воевали против Сталина, который тоже был преступником — является на самом деле одним из тезисов нацистской пропаганды. Не вдаваясь в детали полемики и юридические тонкости понятия «измена», отмечу главное. Гитлер напал на Советский Союз не для того, чтобы освободить русских от Сталина и сделать их жизнь более счастливой. Нацисты преследовали глобально амбициозные планы, согласно которым миллионы расовых и политических врагов Рейха должны были просто исчезнуть. На пути этих планов встали армии союзников. Для борьбы с ними немецкое командование использовало коллаборационистов разных национальностей и бывших советских военнопленных, вооружив их ложной идеей борьбы «за свободу». Сталин действительно был жестоким тираном, ответственным за гибель миллионов человек. Однако Красной армии, несмотря на порочное руководство, вместе с армиями союзников выпала объективно гуманная задача — освободить мир от нацистской угрозы.
Как ни странно, спустя 59 лет после окончания Второй мировой войны историки продолжают спорить об общем количестве советских военнопленных. Это связано с противоречивыми данными самих немцев, что в свою очередь служит красноречивым свидетельством их пренебрежительно расточительного отношения к пленным. Парадоксальный факт. Немецкое командование хорошо знало, сколько у него дивизий, полков и собственных солдат. Однако на протяжении всей войны ни Генеральный штаб, ни высшие немецкие руководители, включая Гитлера, так и не смогли определить, сколько бывших советских военнопленных служит у них в армии. По немецким данным, в плен попало от 5,2 до 5,75 млн красноармейцев. От 2,5 до 3,3 млн из них погибло или было расстреляно. До одного миллиона максимум было мобилизовано в немецкую армию, а остальные были освобождены союзниками или Красной армией. Российские военные историки уменьшают немецкие цифры более чем на миллион. Они считают, что в плену оказалось не более 4 млн 59 тысяч солдат. Почему такая разница? Дело в том, что ранее советский, а ныне российский Генеральный штаб всегда были одержимы целью доказать, что соотношение потерь во время германо-советской войны было почти равным — на одного немца приходилось 1,8—1,9 со стороны Красной армии. Причем чуть большая цифра объясняется тяжелыми поражениями в первый год войны. Чтобы добиться благоприятной статистики потерь, российские военные в потери армии не включают потери народного ополчения и партизан, а также сознательно уменьшают цифры погибших в немецком плену или служивших в немецкой армии. Делается это для того, чтобы доказать превосходство российской военной науки и искусства. Косвенным подтверждением подобного предположения служит то обстоятельство, что до сих пор Генеральный штаб и Министерство обороны хранят подавляющую часть документов военного времени под грифом «секретно». Засекречены и сотни тысяч допросов советских пленных, проведенных сотрудниками спецслужб, после их возвращения. Так что подсчет пленных, по крайней мере, с российской стороны будет еще не раз изменяться и уточняться.
Сергей Кудряшов, кандидат исторических наук.
 |
|
